Имя Жана Фуке, крупнейшего французского художника XV века, было заново открыто лишь немногим более ста лет назад. Автор портретов французского короля и римского папы, носивший при Людовике XI титул «королевского живописца», художественный диктатор Тура (по словам одного из современных исследователей) оказался забытым на целых три столетия. И это неудивительно. Придворное общество легко меняло свои вкусы, и на смену прославленным мэтрам приходили менее талантливые, но более угодные моде их преемники. В водовороте французской истории, наполненной политическими и религиозными распрями, многие произведения старых мастеров всплывали снова и снова, чтобы потом навсегда исчезнуть. Так случилось и с Жаном Фуке: из двух названных портретов чудом уцелел лишь один, а достоверных произведений турского живописца известно сейчас немногим более десятка.
Отправной точкой первых атрибуций послужила находка эрудитов XIX века. Это была двухтомная иллюстрированная рукопись «Иудейские древности» Иосифа Флавия, в самом начале которой была обнаружена запись следующего содержания: «В этой книге 12 историй... 9 из них украшены рукой славного художника и миниатюриста доброго короля Людовика XI Жана Фуке, уроженца города Тура» . Эти строчки сразу сообщали о многом: Фуке родился в Туре, работал при дворе короля и ко времени создания рукописи был уже известным мастером.
В 1477 году флорентийский путешественник Франческо Флорно в письме, написанном из Тура к другу Джакомо Тарлати, делился впечатлениями о мастерство турского художника Фукс. Он упоминал портрет папы Евгения IV, выполненный молодым французом в Риме, а также серию «imagines sanctorum» («священных образов» — лаг.) для церкви Нотр-Дам-ла-Риш в Туре . Портрет папы и работы в церкви не сохранились, но для нас важно, что документ характеризует разностороннее дарование Фукс-портретиста и мастера больших монументальных композиций.
О поездке Фукс в Италию мы знаем со слов еще одного флорентийца — архитектора и скульптора первой половины XV века Литонио Аверлино, прозванного Филарете. Именно ему принадлежит первое восторженное описание портрета папы Евгения IV. В своем «Трактате об архитектуре» (1460—1463) Филарете, обращаясь к миланскому герцогу Франческо Сфорца, хвалит талант Фуке-порт- ретиста. Портрет папы предназначался для сакристии церкви Саи- та-Мария сопра Минерва в Риме. По словам Филарете, Евгений IV и два его приближенных были изображены на холсте как живые.
В архивах Ватикана хранится еще один документ, который мог бы пролить свет на биографию художника. В нем говорится, что Жан Фуке из Тура, являющийся незаконным сыном священника, 14 июня 1447 года получил в Риме от папы сан каноника и некоторые юридические льготы, что еще через два года было подтверждено по просьбе самого Фуке папой Николаем V. Если в этом документе речь действительно идет о туре ком художнике, а не его однофамильце то становится яснее хотя бы одна из причин путешествия Фуке к папскому двору.
Таковы скудные данные, почерпнутые из свидетельств современников живописца. И тем не менее мы знаем о Фуке больше, чем о ком-либо из французских художников его времени. Обязаны мы этим главным образом открытию «Иудейских древностей». И вот почему. Франция по ряду причин не оставила нам летописца художественных событий, который, подобно Джорджо Вазари в Италии или Карелу ван Мандеру в Нидерландах, сочинил бы французские «жизнеописания знаменитых художников» — важнейший источник изучения истории живописи. В распоряжении современного исследователя французской художественной культуры той эпохи — десятки имен, сотни разрозненных памятников и документов, почти никак не связанных между собой. И если в процессе поиска удается доказать соответствие архивных данных конкретному художественному произведению, а тем более определить имя автора, это уже большая удача. И все-таки многим живописцам, украшавшим алтари и рукописи, по-видимому, так и не суждено обрести имя: они останутся «неизвестными мастерами» первой или второй половины XV столетия. Так могло случиться и с Жаком Фуке. Рано или поздно в трудах по истории французской живописи заняла бы далеко не последнее место стилистически однородная группа произведений под условным названием «Неизвестный мастер середины XV столетия». К счастью, этого не случилось.
Кроме упомянутых исторических свидетельств имя Фуке и названия многих его произведений фигурируют в придворных и городских счетах, в завещаниях и описях имущества богатых меценатов. Но любопытный парадокс: «архивный» Фуке и тот Фуке, которым гордятся сейчас немногие музеи мира, как будто не имеют ничего общего между собой. Не нашлось пока в архивах ни слова о луврских шедеврах живописца — портретах Карла VII, канцлера Жювенеля Дезюрсена, автопортрете на эмалевом медальоне,— хотя судьба первой картины была на редкость благополучной (портрет три столетия украшал интерьер Сент-Шапель в Бурже, а с 1757 года постоянно находится в Лувре). Не знаем мы и о том, что думали увидевшие первыми «Часослов Этьена Шевалье», «Большие французские хроники» и иллюстрации к сборнику новелл Боккаччо. Повезло лишь «Меленскому диптиху» — его еще застал в меле не кой церкви монах Дени Годефруа, писавший в середине XVII столетия историю короля Карла VII. Открытие «Иудейских древностей» стало причиной второго рождения художника Жана Фуке, важный вклад которого во французскую культуру смогли по достоинству оценить историки и почитатели искусства.
«Иудейские древности» соединили двух Фуке, и на этой основе стало возможно реконструировать историю жизни и творчества художника, определить суть его творческого метода, наметить вехи его эволюции, осмыслить его место в художественной культуре эпохи. В этой связи значение исторических свидетельств XV века трудно переоценить. И все-таки Жан Фуке, подобно многим своим современникам, остается фигурой загадочной. В его истории множество белых пятен, заставляющих историков искусства постоянно искать, выдвигая гипотезу за гипотезой. А это, в свою очередь, побуждает еще раз внимательно вглядеться в произведения Фуке, ведь именно в них и заключена подчас та истина, которую скрывает от нас история.
